Ура! Я в-таки нашла этот рассказ! Журнал "Костер" 1992 год))

[jodler]

Владимир Волков.
Альбом для рисования.

Нашего нового учителя рисования звали Петром Никитовичем.
Это был сухонький седенький старичок. При бабочке. Пожалуй, именно эта бабочка, черная, с синими мерцающими звездочками, больше всего нас поначалу озадачила. Многие вообще впервые видели эту штуковину. Привела нас в некоторую растерянность и речь, с которой новый учитель обратился к нам на своем первом уроке. Потряхивая легким седым хохолком и слегка раскрасневшись, он предложил нам «взяться за руки и идти с ним в храм искусства, где царит вечная гармония».
Надо сказать, что на своих уроках он произносил очень много непонятных слов, но чаще всего упоминал эту самую гармонию. Ну и, конечно…Мы его прозвали Гармонией. А через некоторое время он превратился в Гармошку. Так было проще и понятнее.
Обычно Гармошка стоял у окна и неотрывно смотрел на двор. А мы…Что мы только не вытворяли на его уроках! Любимым нашим занятием было пускать бумажных голубей. Причем особым шиком считалось так пустить голубя, чтобы он сел рядом с «натюрмортом» - какой-нибудь вазой, графином или просто чайником со стаканом. И было не так-то просто посадить голубя на небольшой пятачок столика. Когда это кому-нибудь удавалось, раздавался одобрительный рев. Гармошка поворачивался к классу, невидяще смотрел на нас и снова отворачивался к окну.
Одни пускали голубей, другие читали книги, третьи списывали домашние задания. А наши второгодники Ляко и Тяви играли в углу в жосточку.
Жосточка –это какой-нибудь грузик (чаще всего пятак), завернутый в бахромчатую тряпицу. Кто больше подкинет ее тыльной стороной ступни, не уронив при этом, тот и выиграл. Была такая странная игра, когда я учился в школе.
Ляко и Тяви играли на «шалобаны». Выигрывал, конечно, Ляко. И Тяви послушно подставлял свой лоб. «Шалобаны» получались у Ляко звучные, сочные. У меня от этих звуков начинал ныть лоб, а каково было Тяви? Но он терпел. Мы все терпели…Потому что Лко был самым сильным в классе. К тому же он вовсю курил. В футбол играл со взрослыми ребятами. Был своим человеком на голубятне. И состоял на учете в детской комнате милиции.
Рисованием же занимались три-четыре человека. Особенно прилежные ученики. В конце урока Гармошка подходил к ним, морщился и ставил неизменные «тройки». Даже нашему отличнику Никифорову.
Однажды Никифоров отправился в туалет. Об этом, конечно, можно было бы и не упоминать, но именно это обстоятельство, как ни странно, имело самые неожиданные последствия.
Значит так…Никифоров вышел, а на его место сел Ляко. Сел и быстро-быстро стал что-то рисовать в Никифоровском альбоме. Сосед Никифорова по парте Мартынов прямо покатился сосмеха. Мы все кинулись посмогтреть, что же так его рассмешило. И тоже схватились за животы. К графину, старательно нарисованному Никифоровым, Ляко пририсовал…бабочку…черную…с синими звездочками. Да-да…на горлышке графина.
Мы сгибались от хохота. И показывали Ляко большой палец. С некоторым подобострастием, отмечу в скобках. Ляко снисходительно улыбался. Он пошептался с Тяви, и тот вышел из класса. Мы сразу раскусили блестящий замысел Ляко – задержать Никифорова в туалете, чтобы он не мог спрятать альбом.
Мгновенно наступившая тишина вывела Гармошку из его обычного приоконного оцепенения. Он с удивлением оглядел класс и пошел по рядам. Этого-то мы и ждали.
Около парты Никифорова он остановился. Долго всматривался в альбом. Потом взял его в руки.
- Чья работа?
- Никифорова! – завопили мы.
На шум в дверь заглянул Тяви. Он понял, что свое задание выполнил и втолкнул в класс взлохмаченного и красного Никифорова.
- Вот он! – завопили мы еще с большим восторгом.
Ничего не понимая, Никифоров сел на свое место.
- Это ваша работа? – спросил его Гармошка, кладя перед ним альбом.
Никифоров с ужасом посмотрел на рисунок.
- Это ...не я, -проблеял он. – То есть…Графин – я, а это, - он пальцем показал на бабочку, - это не я…
- Вот как! – Гармошка с интересом смотрел на Никифорова. – У вас что же…есть соавтор? Кто же он?
Никифоров озадаченно молчал. Молчали, естественно, и мы.
Гармошка широким жестом поправил свою бабочку, неожиданно улыбнулся и протянул:
- Весьма недурно…
И красным карандашом вывел в альбоме: «За графин – три, за бабочку -пять».
Тут зазвонил звонок, Гармошка снял со столика графин, завернул его в газету, сунул в свой толстый портфель и вышел. Развернувшись, мы уставились на Ляко. Такого Ляко мы не видели. От смущения у него на носу даже выступил пот.
На следующий урок рисования Ляко принес огромный самодельный альбом из какой-то толстой синей бумаги. Когда он раскрыл его, то альбом занял всю парту. Тяви суетился, не зная, как вести себя. В конце концов, чтобы не мешать соседу, он деликатно удалился на другую парту.
То, что Ляко обзавелся альбомом и намерен рисовать, потрясло весь класс. Мы все замерли, боясь ему помешать.
Гармошка установил на столике свой очередной натюрморт – две толстые книги и белую вазу, очевидно, принесенную из дома, и занял свою позицию у окна. Но, оказывается, смотреть в окно он мог только при шуме в классе. Тишина выбивала его из привычного отрешенного состояния. Сначала он пугливо оглядывался, потом повернулся к классу. Лицо его было тревожным. А мы смотрели то на Гармошку, то на склонившегося на альбомом Ляко. Он ловил наши взгляды и иногда зло бросал: «Че надо?». Он был явно не в своей тарелке.
Нас всех занимало, как будут оценены труды Ляко на сей раз. И когда Гармошка подошел к его парте, мы все тихо встали и столпились вокруг.
Гармошка долго разглядывал рисунок Ляко.
- Контур схвачен верно… - Мы с облегчением вздохнули. –А вот тени..
-Да это у меня альбом такой…синий…вот и не получилось.
Ляко продолжал удивлять нас. Мы впервые услышали, как он оправдывается. Сконфуженно, не поднимая головы.
Гармошка с любопытством взглянул на него.
- Да вы, оказывается, тонкий колорист…Впрочем, вы, пожалуй, правы. – Он задумался, скрестив руки на груди. – Здесь другое просится…Если позволите…
Гармошка сел рядом с Ляко, достал из кармана пиджака перочинный ножичек в кожаном чехольчике и долго на клочке бумаги затачивал карандаш.
Я стоял к Гармошке ближе всех, но уследить за движением его руки не мог: карандаш порхал над бумагой. Было непонятно, что он рисует – я видел какое-то кружево линий. Но вдруг из всего этого стало проступать очертание избы.
Карандаш долго суетился возле крыльца, потом появились окна с резными наличниками, изгородь, и вот уже к нам, из-за этой изгороди, потянулись голые ветви деревьев.
- А теперь дайте мне синий и красный. И мел, -попросил Гармошка.
Сначала он взял синий карандаш. И изба стала погружаться в темноту. А когда он заработал мелком, мы разинули рты: вокруг дома на наших глазах стали вырастать сугробы, на крыше, крыльце появились снежные наплывы. Красным карандашом он зажег в доме свет. И его отблеск упал на снег под окном.
-Как у нас в деревне! – не удержался я.
Гармошка давно уже ушел, а мы все стояли у парты и заворожено разглядывали рисунок.
Ляко вдруг поднялся.
-Кто шумнет на его уроке – во! – объявил он, показывая кулак. И для большей убедительности ближайшим поднес его к носу.
Но на этом чудеса не кончились.
Однажды вечером я увидел Ляко, гуляющего с Гармошкой по нашему парку.
Гармошка что-то с жаром говорил, показывая рукой то в одну сторону, то в другую. Я подошел поближе. «Такие золотистые тона бывают только на закате, -услышал я. –Вы посмотрите…» Ляко послушно поворачивался и важно кивал головой.

Журна «Костер» 1992 – 02-03